Я был почти уверен, что не застану Ольгу в номере, или, напротив, она окажется там не одна. Она была одна, и спала. Я успел сходить под душ и переодеться, лишь тогда она показалась на пороге гостиной.

– Вы не умерли с голоду? – Я чувствовал себя не очень уверенно, потому что, оказавшись в номере, сразу же четко восстановил в памяти все, что произошло здесь сегодня утром, и хотя, не было моей вины в том, что я застал ее нагой, но и заслугой это не назовешь. Мне было неловко, а в таких случаях шутливая интонация лучше всего.

– А вы? – спросила она в ответ.

Я действительно хотел есть. Давно уже минули все сроки, когда в войсках по распорядку полагается получать котловое довольствие. Теперь, когда я постоянно нахожусь вне части, я порой с сожалением вспоминаю времена, когда носил погоны без просветов (не с зигзагами, конечно: до этого мне не дорасти, ушло время).

Самым простым было спуститься в ресторан. Но я не хотел. В моем представлении ресторан вдруг накрепко связался с тем южным мужчиной, которого сам же я придумал несколько часов назад и который стал для меня реальным настолько, что я не сомневался, что, войдя в зал, сразу же увижу его за столиком, и он будет там же раздевать и ласкать Ольгу глазами, как делал это в измышленном мною немом фильме. И почему-то я сейчас не мог сказать себе «все равно, какое мое дело» – видимо, в какой-то мере это меня все же касалось. И, отбросив мысли о ресторане, я сказал, когда Ольга одетой вышла из спальни в гостиную:

– Самое время заняться вашими делами. Она кивнула.

– Я просто не хотела уходить без вас. Мало ли что вы могли подумать.

– Куда же вы ушли бы?

Она улыбнулась и неопределенно махнула рукой. Сейчас, выспавшаяся и, наверное, немного пришедшая в себя, Ольга выглядела совсем иной, чем прошлой ночью: уверенной в себе. Я подумал вдруг, что, может быть, никуда и не надо идти? Пожила она день у меня в номере, может остаться и еще, а там… А там видно будет, нет смысла загадывать надолго, все равно такие расчеты никогда не оправдываются – у меня, по крайней мере.

– Я хотел вместе с вами нанести визит моим старым знакомым. Вы, я думаю, сможете пожить у них, пока… пока ваши дела не выяснятся. Но вот думаю, – я поднял руку с часами, – не поздно ли?

– Это не мне решать, – сказала она спокойно.

– Может быть, завтра?

Это было с моей стороны недвусмысленным предложением. Она так и поняла это.

– Здесь я не останусь, – сказала она не задумываясь, ровным голосом. – Вы сами должны понять.

Я понял. Что-то все-таки произошло между нами утром в те секунды, здесь, в номере, мысленно мы – не тогда, а чуть позже – были вместе, и именно потому, что это произошло в мыслях, опасно было оставаться вдвоем, потому что это могло бы случиться и на деле. Значит, она не хотела этого. А я? Если подумать, то и я нет. Бездумно, сразу – да, тогда не страшно. А когда перед этим думаешь, все начинает казаться куда более серьезным.

– Ладно, – сказал я, – идемте. Не убьют же нас, в конце концов.

– А если даже – что изменится? – словно про себя сказала Ольга.

Это мне не понравилось. Легко говорить о смерти может тот, кто на самом деле находится от нее достаточно далеко, для кого она – понятие в общем-то фантастическое, к нему не относящееся. Но у военных смерть – и порой весьма конкретно – принадлежит к заранее оговоренным условиям жизни и службы. Начиная с присяги, где сказано: «Не щадя своих сил и самой жизни». И я не люблю, когда по этому поводу зря треплют языком. Это свидетельствует о несерьезности человека.

– Не говорите глупостей, – сказал я.

Мы вышли без приключений и молча миновали несколько кварталов. Порой я ловил на себе взгляд Ольги, любопытный и слегка иронический: я в ее глазах выглядел великим молчальником, женщины таких не любят, но на какое-то время проявляют определенный интерес; женщина пытается понять, что же кроется за молчанием: большая глубина – или же полная пустота? Редкая женщина может удержаться от искушения растормошить молчуна и удовлетворить свое любопытство; и непохоже было, чтобы Ольга принадлежала к таким. И действительно, ее терпения хватило еще метров на сто, потом она строго спросила:

– Вы не сказали мне, что это за дом, куда меня ведете.

– Шестиэтажный, – сказал я хмуро. Об этом доме мне говорить не очень хотелось, с ним было связано многое, и не всегда радостное, хотя в общем бывало всяко. Именно сейчас, в момент, когда она заговорила, я пытался убедить себя в том, что дом этот – всего лишь обиталище моих старых знакомых, и ничто иное. Я уже почти уговорил себя, когда Ольга вспугнула мысли.

– Кто там живет?

Спрошено это было тоном светской дамы, боящейся унизиться общением с людьми не своего круга. По меньшей мере, неуместно.

– Во всяком случае, зто не вокзальная публика.

– Вокзалов я как раз не очень боюсь, – сказала она уже иначе, как бы задумчиво. – Там, на худой конец, есть милиция.

– Бы, кажется, очень напуганы мужиками, – не удержался я. Она ответила сразу же:

– Да.

Я покосился на нее. И в самом деле, так оно и должно было быть. И не только из-за ее красоты; она даже сейчас, рядом со мной, человеком зрелого возраста, шла очень вызывающе, как бы заявляя каждым шагом, каждым движением бедра, каждым поворотом головы:

«Вот иду я. Заметили? Хочется подойти? Попробуйте…» Причем в этом «попробуйте» не содержалось угрозы, скорее – легкая подначка: «Слабо ведь подойти, а? Ну, рискните же!..» Поэтому легко было поверить, что «рисковали» часто.

– Может быть, вы сами виноваты?

– Нет, – убежденно ответила она. – Умный человек понимает, что все это ровно ничего не значит. – Она сразу догадалась, что я имел в виду, наверное, доброжелатели уже не раз делали ей подобные замечания. – К сожалению, умных – меньшинство. Но разве из-за этого надо скрывать свою суть? Да, мне приятно нравиться – к ничего больше. – Она глянула на меня и улыбнулась. – Вы ведь знаете.

– Ну… – начал я.

– Именно. И совсем не потому, что вы не проявили настойчивости. Стало бы только хуже: мне пришлось бы подумать о вас нехорошо.